Библиотека / Труды Мартина Лютера / Могут ли воины обрести Царство Небесное

 

Во-первых, ты видишь: власти, нисколько не заботясь о святости своих собственных душ, злобствуют и творят бесчинства. Какое тебе дело до того, что они наносят ущерб твоему имуществу и здоровью, обижают жену и детей? Ведь души твоей они не могут повредить и причиняют гораздо больше вреда самим себе, чем тебе, когда проклинают свою собственную душу, за чем должна последовать также пагуба телесная и имущественная. Считаешь ли ты, что это мизерное воздаяние?
Во-вторых, как поступишь ты, если те же самые правители твои начнут войну, и из-за их своеволия могут разграбить твое имущество, пленить жену и детей, а тебя самого — сжечь или повесить? Захочешь ли ты за все это удавить своих господ? Как много славных людей погубил в войнах на протяжении своей жизни император Максимилиан(32); за это ему, однако, ничуть не воздалось. И если бы он сжил их со свету как тиран, то и тогда, наверное, не произошло бы ничего ужасного. Он, наверняка, еще бы и объяснил их смерть тем, что они погибли за него. И разве не похож тиран и изверг на опасную войну, которая уносит много добрых, порядочных, неповинных ни в чем людей? Правда, злой тиран предпочтительнее жестокой войны, с чем ты должен согласиться, если спросишь свой собственный разум и опыт. Я всецело верю тому, что тебе по душе мир и безмятежные дни; но что делать, если Бог лишает тебя их посредством войны или тиранов? Ну-ка выбери и реши, что для тебя лучше: война или тираны? Ведь ты вполне заслужил и то, и другое, и обязан [терпеть] это перед Богом. Но уж такие мы создания, что хотим мошенничать и оставаться во грехе, а наказания за грех стремимся избежать, противясь ему и защищая наши прегрешения. [Правда], это удается нам, как собаке, которая пытается укусить колючку.
В-третьих, власть зла, но есть же Бог, Который располагает огнем, водой, льдом, камнями и бесчисленными средствами умерщвления. Как быстро расправлялся Он с некоторыми тиранами! Он охотно сделал бы это и теперь, да наши грехи мешают. Потому-то в книге Иова и говорится: «Он позволяет править злодею из-за грехов ваших»(33). Мы очень быстро можем удостовериться, что правит злодей. Но никто не хочет видеть того, что он правит не благодаря своему злодейству, а из-за грехов народа. Народ не замечает своего собственного греха и считает, что тиран правит благодаря своему злодейству. Мир ослеплен, извращен и безумен, потому так и идет все, как было во время мятежа крестьян, которые хотели покарать грехи властей; как будто абы они сами были совершенно чистыми и непогрешимыми. А Бог показал им бревна в их глазах, чтобы они забыли про соринки в [глазах ] у других.
. В-четвертых, тиранам угрожает опасность, что, как было сказано, по решению Божьему подданные восстанут и перевешают или изгонят их. Ведь мы поучаем здесь [не оказывать сопротивления властям] тех, которые хотят действовать справедливо и которых очень мало; но наряду с ними остается также большое число язычников, безбожников и нехристиан, которые делают то, что осуждает Бог, то есть несправедливо выступают против властей и приносят беду, как это Часто было у иудеев, греков и римлян. Поэтому ты не можешь жаловаться, что наше учение поощряет тиранов и правителей к свершению зла. Но [люди] все-таки не верят [этому]. Мы, конечно, учим, что только Богом определяются их злые или добрые деяния; но мы не можем ни заставить поверить вам, ни способствовать [этому]. Ведь мы не можем принудить толпу следовать нашему учению, если Бог не оказывает благосклонности; мы учим тому, чего хочется нам, а мир, в свою очередь, делает то, чего хочется ему. Помочь должен Бог, а мы должны учить тех, которые стремятся поступать по справедливости, чтобы они помогли подняться толпе. Правители и без нашего учения довольно прочно сидят на своих местах. А большая часть толпы нас вообще не слышит. И поэтому, к сожалению, получается так, что наши сетования никому не нужны, и только от Бога зависит неприкосновенность властей, поскольку Он один учредил их. В этом мы вполне убедились во время крестьянского мятежа. Поэтому не позволяй совратить себя [рассуждениями], что власти злы; наказание и бедствия настигнут их быстрее, чем ты можешь надеяться. Так, тиран Дионисий признавался, что его жизнь можно сравнить с [жизнью] того, у кого над головой на шелковой нитке висит обнаженный меч, а под ногами пылают языки пламени.
В-пятых, у Бога для наказания властей есть и другие способы, к которым ты сам не в состоянии прибегать. Он может вызвать нападение чужих властей, как, [например], готов — на римлян, Ассирии — на Израиль и т. д. Вообще, повсеместно для тиранов и властей вполне хватает [средств] возмездия, наказаний и опасностей, и Бог не дает им [жить] радостно и мирно, если они действуют злонамеренно. Он пребывает за спиной у них, вокруг них, понукает их шпорами и держит в узде. К тому же [о недопустимости выступлений против властей] свидетельствует естественное право, которому учит Христос в Мф. 7: «Как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними». Конечно, ни один глава семьи не хочет быть изгнанным из своего дома домочадцами, задушенным или покалеченным из-за их своеволия; а если они, будучи злодеями и насильниками, не обращаются с жалобами к высшим властям и сами творят [возмездие], то этим мстят сами себе и судят самих себя. Такими же несправедливыми должны считаться выступления любого подданного против своего тирана.
В этой связи я хочу рассказать одну или две притчи, которые желательно запомнить и из которых полезно извлечь урок. Одна вдова с величайшим благоговением молилась за своего тирана, чтобы Бог дал ему долгую жизнь и т. д. Тиран услышал это и удивился. Такая молитва показалась ему странной, ибо он хорошо помнил, что принес этой женщине много страданий. Да и обычно тиранов поминают в молитвах другими словами. Он спросил, почему она так [истово] молится за него. Вдова ответила: «В то время, когда жил твой дед, у меня было десять коров. Он забрал у меня двух. Тогда прокляла я его, [пожелав], чтобы он умер, и господином стал твой отец. Когда это произошло, твой отец отнял у меня трех коров. Опять голосила я, чтобы он приказал долго жить, а господином стал ты. Ты же присвоил четырех моих коров, потому-то и прошу я о продлении дней твоих. Ведь я беспокоюсь, что тот, кто придет после тебя, завладеет моей последней коровой и всем, что у меня осталось».
Ученые также часто вспоминают притчу о паломнике, покрытом язвами. На них сидели мухи и сосали кровь. Тут подошел один благочестивый человек и, желая ему помочь, прогнал всех мух. Но паломник возмущенно воскликнул: «Ах, что же ты наделал! Эти мухи уже настолько насытились, что не причиняли мне особой боли; теперь же на их место прилетят голодные мухи и будут мучить меня намного сильнее»!
Понимаешь ли ты эти притчи? Изменить власть и улучшить власть — это две вещи, которые находятся друг от друга так же далеко, как небо от земли. Изменить их можно легко, улучшить — затруднительно и опасно. Почему? Это не в нашей воле и не в наших возможностях, но единственно в воле и руках Божиих. Однако дикая чернь особенно не затрудняет себя вопросами, как сделать правителей лучше, а [думает только о том], чтобы изменить власть. Хотя будет и хуже, она все-таки стремится к иному. Чернь натравливает шмелей на мух, а потом шершней на шмелей. Это похоже на то, как в старину лягушки не захотели, чтобы у них господином был чурбан, и призвали аиста, который клюнул их в головы и съел. Тяжкое, безнадежное занятие — обхождение с безумной чернью, которой никто не может так умело управлять, как тираны: они — ошейник, надетый собаке на шею. Если бы чернь была достойна лучшего правления, Бог учредил бы над ней не меч и тиранов, а другое, менее строгое правление. Меч —. наглядное свидетельство того, что за дети подчинены ему, а именно — лишь отчаянные злодеи, которые, если позволить им развернуться, [тотчас же проявят себя ].
Поэтому советую я: каждый, кто хочет действовать справедливо и с чистой совестью, должен благожелательно относиться к светской власти и не поднимать на нее руку, ибо светская власть не может принести вреда душе, как это делают духовные [власти] и лжеучители. И подражай в этом благочестивому Давиду, который [ежедневно] претерпевал от царя Саула такое невообразимое насилие, какое ты можешь претерпеть лишь на протяжении всей жизни, и все-таки не хотел он поднимать руки на своего царя — что он, конечно, мог бы сделать, — а [покорился] Богу и позволил творить это так долго, как хотел Бог, и страдал до конца(35). Если же начинается война или выступление против твоего господина, то пусть воюет и сражается, кто хочет. Потому что, как признавалось, если Бог не остановил, то и мы не сможем сдержать толпу. Но если ты хочешь творить добро и не отягощать совесть, то оставь в стороне латы и оружие и не выступай против своего господина или тирана, терпи лучше все, что выпадет на твою долю; толпа же, которая это предпринимает, найдет своего судью.
Да, говоришь ты, но есть случаи, когда король или господин клятвенно обещают своим подданным править согласно установленным статьям и не соблюдают их, и, обвиняемые в этом, отказываются от неограниченного правления и т. д.? Говорят, что король Франции вынужден править своей страной через парламент(36), а король Дании обязан присягать, [что он будет соблюдать ограничивающие его власть ] особые статьи(37) и т. д. Отвечаю: это похвально и справедливо, что власть правит в соответствии с законами и руководствуется ими, а не своеволием. Но это происходит еще и потому, что король торжественно клянется не только соблюдать имперское право или статьи, но и быть благочестивым, а это заповедал ему Бог. Ладно, а если король, не придерживается ничего, — ни Божественного права, ни права своей страны, — должен ли ты нападать на него, осуждать его и мстить ему? Кто позволил тебе это? Между вами в таком случае должна появиться другая власть, которая выслушает вас обоих и осудит виновного, иначе не избежать тебе Суда Божьего, ибо Бог говорит: «Мне отмщение»(38). А также (Мф. 7): «Не судите».
И поскольку здесь подходит пример с королем Дании, которого изгнали Любек и приморские города, поддержавшие датчан(39), хочу я также высказать свое мнение по поводу этой истории ради тех, которые, может быть, в данном случае действовали с нечистой совестью, — чтобы некоторые смогли одуматься и признать [свою ошибку]. Согласен: правда такова, что король виновен перед Богом и миром, а право — полностью на стороне датчан и жителей Любека. Это — существо дела. Но есть еще и другая сторона, — что датчане и жители Любека выступили как судьи и начальники короля и покарали его бесправие, и в результате почувствовали себя не подвластными суду и возмездию. И если дело предстанет перед Богом, то Он не станет спрашивать об их правоте и неправоте короля. Это известно всем. А Бог будет вопрошать: «Господа из Дании и Любека, кто же это вам позволил вершить такое возмездие и карать? Если такое позволил вам Я, или император, или начальник, то представьте документы и печати и докажите это». Если вы можете это сделать, то вы оправданы. Если нет, то Бог будет рассуждать так: «Вы, мятежные богохульники, вторгшиеся в правление Мое и кощунственно презревшие возмездие Божие — вы отвергли Величие Божие и согрешили предо Мной». Действительно, это разные вещи: быть неправым и наказывать бесправие — Jus et executio Juris, justitia et administrate justitiae. Быть правым и неправым свойственно каждому, но наделять правами и отменять их — это во власти Того, Кто превыше права и бесправия господина, то есть Самого Бога, Который повелел властям [распоряжаться] этим вместо Себя. Поэтому никто не должен вмешиваться в это [наделение правами и отмену их], разве что он имеет на это разрешение от Бога или Его служанки — власти.
Если бы было установлено, что каждый, кто оказался правым, сам мог бы наказывать неправого, то что могло бы тогда произойти в мире? Тогда раб бил бы господина, служанка — госпожу, дети — родителей, ученики — наставника. Это был бы достохвальный порядок! Для чего нужны были бы тогда установленные Богом судьи и светские власти? Пусть [предводители] датчан и жителей Любека поразмышляют, сочтут ли они справедливым, если против них — как только они учинят бесправие — выступят их слуги, бюргеры, подлинные. Почему, в соответствии с поучением Христа и [положениями] естественного права, не поступили они с другими так, как хотели, чтобы с ними поступали другие, и не избавили других от того, от чего сами хотели быть избавленными?(40) Правда, [предводители ] Любека и других городов могли бы оправдаться тем, что они — не подданные [датского ] короля, а боролись как враг с врагом и равный с равным. Но бедные датчане, будучи подданными, действовали против своей власти без Божьего повеления. А жители Любека давали советы и помогали этому, тем самым отягощая себя чужим грехом; и смешались, и слились, и объединились в мятежном непослушании Божьему и королевскому Величествам. Умолчу уже о том, что они презрели и приказ императора.
Этот случай упоминается здесь в качестве примера, потому что мы доказываем и учим, что низшая особа не должна выступать против высшей. Ведь история с изгнанным королем довольно примечательна и послужит наглядным предостережением другим, чтобы они оберегали себя от таких выступлений, а у тех, которые это сделали, она растревожит совесть, благодаря чему некоторые исправятся и отрекутся от порока, прежде чем придет Господь и воздаст врагам Божиим и разбойникам. Это не значит, что исправятся все. Ведь, как говорилось, огромная толпа не считается со словом Божиим. Это — потерянная толпа, которую ожидает лишь гнев и наказание Божье. Но я останусь довольным и в том случае, если даже немногие воспримут сердцем [мое поучение] и не примкнут к датчанам и жителям Любека, а если они уже примкнули, то избавятся от заблуждений и не будут причастны к чужим грехам. Ведь у всех нас и своих собственных грехов больше чем достаточно.
Но здесь я должен приумолкнуть и послушать моих порицателей, которые кричат: «Эй, я считаю, что ты утешаешь князей и лицемеришь господам! Ты раболепствуешь перед крестом и пытаешься удостоиться милости. Боишься ты? и т. д.». Ладно, пусть эти шмели гудят и пролетают мимо. Кто может, тот возразит им лучше. Я не пытаюсь сейчас обращаться с проповедью к князьям и господам. Я также хорошо осознаю, что лицемерие, в котором меня упрекают, должно оказать мне плохую услугу, да и князья будут не очень рады этому лицемерию, ибо, как известно, я подверг их сословие .........Божьи, преследующие Евангелие; к ним же относятся мои немилостивые господа и дворянчики. Но и об этом я не буду много распространяться.
Я выступаю с поучением лишь для того, чтобы каждый знал, как ему поступать по отношению к высшей особе, и делал, что ему повелел Господь, а власти пусть сами следят за собой и отвечают за себя; Бог не забудет тиранов и вельмож. Он и воздавал им предостаточно, и делал это с начала света. К тому же не нужно считать, что в этом моем сочинении речь идет только о крестьянах, как о низших особах, а не о дворянстве. Вовсе нет. То, что я говорю о низших особах, касается всех: крестьян, бюргеров, благородных господ, графов и князей. Все они — и господа, и подданные по отношению друг к другу. И как отсекают голову мятежному крестьянину, точно так же нужно отсечь голову мятежному благородному человеку, графу или князю — первому так же, как и второму, — пусть каждый получит по заслугам. У императора Максимилиана, считаю я, были все основания для того, чтобы пропеть песенку о непослушных, мятежных князьях и дворянах, которые с удовольствием устраивали сборища и сообща наносили ему обиды. И дворянство — как часто оно жаловалось, разражалось проклятиями, желало и пыталось воспротивиться князьям и восстать против них? Что за крик подняло одно лишь франконское дворянство, как оно не хотело считаться ни с императором, ни со своим епископом?(41) Таких дворянчиков, [видите ли], не подобает называть разбойниками и мятежниками, даже если они и были таковыми; крестьяне же должны сносить это и быть козлами отпущения. Но если мне не изменяет разум, то произошло, конечно, так, что Бог посредством мятежных крестьян покарал мятежных господ и дворянство, одних злодеев — посредством других, поскольку Максимилиан, не будучи в состоянии наказать их, вынужден был сдерживаться, хотя и стремился на протяжении всей своей жизни не давать им воли. И я готов биться об заклад, что если бы не вспыхнул крестьянский мятеж, то поднялся бы мятеж среди дворян против князей, а возможно, и против императора; таким образом, Германия находилась на чаше весов. Но поскольку крестьяне потерпели поражение, то очернили только их; дворяне же и князья отошли в сторону, вытерли морды, превратились в добропорядочных людей, никогда не творивших зла. Однако Бога этим не обманешь, и Он предупредил их, что они должны учиться на примерах, а также быть послушными своим властям. Это и есть мое лицемерие по отношению к князьям и господам.
Ты спрашиваешь: «Надо ли терпеть, когда злодей господин ввергает в погибель страну и людей; можно ли, если я в ответ на это по-дворянски воскликну: «Дьявол, пляска свитого Витта, чума, святой Антон, святой Кирин! Я из дворянского рода! Кто может вынести, когда тиран так постыдно измывается над его женой, детьми, жизнью и имуществом и т. д.»? Отвечаю: «Прекрати, я учу не тебя, иди прочь; ты умен, сыт, не испытываешь во мне никакой нужды. Разве у меня нет других забот, кроме того, чтобы смотреть, как ты повсюду распеваешь столь возвышенную песенку». Другим же, которые проявляют стремление уберечь свою совесть, мы скажем следующее: «Бог низверг, нас в мир под власть дьявола; и здесь у нас нет рая, а наоборот, мы должны каждый час ожидать всяческих несчастий, касающихся здоровья, жены, детей, имущества и чести. И если в течение какого-то часа на тебя не обрушится десять бед, если тебе удастся прожить хотя бы час [спокойно], то ты должен сказать: «Ах, какое благо ниспослал мне Господь, что в течение этого часа на мою долю не выпали все невзгоды. Как это случилось? Ведь под властью дьявола у меня не должно быть ни одного неомраченного часа...» и т. д. Так учим мы наших. Но ты можешь поступать по-другому; создавай себе рай, в который дьявол не сможет проникнуть и в котором ты можешь не ожидать злодейств ни от какого тирана. Хотелось бы посмотреть на это. Ах, нам лишь бы благоденствие, нам невтерпеж; мы не имеем представления о доброте Божьей, не верим, что Бог нас так оберегает и что дьявол так зол. Оставаясь тщеславными мошенниками, мы все-таки хотим, чтобы Бог ниспосылал нам только благо.
Сказанное относится к первой проблеме, к тому, что по отношению к высшей особе не могут быть справедливыми ни вражда, ни сражение. И хотя такое случалось часто, и ежедневно существует опасность повторения (точно так же, как там, где Бог не осуждает этого и не препятствует этому, проявляются все другие пороки и бесправие), все же — в конечном счете — это не закончится благополучно и не останется не отмщенным, даже если некоторое время будет иметь успех. А теперь разберем вторую проблему: может ли равный выступать против равного и сражаться с ним. И это я хочу рассмотреть следующим образом. Я не считаю, что справедливо развязывать войну по прихоти безумной головы какого-нибудь господина. Я хотел бы прежде всего сказать, что кто начинает войну, тот — не прав, и справедливо, если тот, кто первым обнажит меч, будет в конце концов сражен или наказан. И обычно, как подтверждает история, бывало, так, что проигрывали те, которые начинали войну, и очень редко одерживали верх над теми, которые должны были защищаться. Ведь светская власть создана Богом не для того, чтобы нарушать мир и начинать войну, а для того, чтобы сохранять мир и противиться войне. Как говорит Павел (Рим. 13): «Служба меча — это защита и наказание; защита благочестивых во время мира и наказание злых войной»(42). И Бог, Который не терпит несправедливости, также смирился с тем, что воины должны воевать. Кроме того, пословица гласит: «И на злодея управа найдется». К тому же Бог позволяет петь о себе в 67 Псалме: «Dissipat gentes, quae bella volunt: рассыпь народы, желающие браней».
Этими [словами] предостерегает тебя Тот, Кто не обманывает. И позволь сказать, что тебе надлежит глубоко преглубоко разграничивать хотение и долженствование, желание и необходимость; стремление воевать и намерение дать отпор. Если тебя это не беспокоит, то ты подобен турецкому султану. Не уступая желанию и хотению, жди, когда пробьет час для необходимости и долженствования; тогда у тебя будет много дел, а у воинов — сражений; после чего ты с чистым сердцем сможешь сказать: «Ну вот, я стремился соблюдать мир, когда этого хотели мои соседи». Тем самым, не запятнав совести, ты сможешь защитить себя [от упреков в развязывании войны]. Ведь Бог говорил, что Он рассеет жаждущих браней. Учись у настоящих воинов, которые, подвергаясь оскорблениям, не обнажают сразу же меча, не сопротивляются, не проявляют желания сражаться. Но если их вынуждают, если ставят перед необходимостью, то берегись их, ибо они не шутят; их мечи прочно вложены в ножны, но если их придется обнажить, то не возвратятся они в ножны без крови. Напротив, безумные дурни, стремясь вступить в войну первыми, чтобы с самого начала иметь преимущество, бахвалятся на весь мир и первыми обнажают мечи, но они же первыми бросают их и обращаются в бегство. Римляне, жившие в могучей империи, одним из самых главных своих занятий считали войну. То есть каждый хотел стать воином, потому что они должны были защищать себя. И тогда они надежно защищали себя. Однако Ганнибал, царь из Африки, нанес им такое поражение, что чуть было совсем не уничтожил их (43). Но что я могу сказать? Он начал, ему суждено было и отступить. Мужество (от Бога) осталось у римлян, хотя они многое потеряли. А где остается мужество, там неизбежно следует дело. Потому что есть Бог, творящий это и стремящийся сохранить мир и враждебно настроенный по отношению к тем, которые начинают войну и нарушают мир.
Я должен здесь вспомнить в качестве примера герцога и курфюрста Фридриха Саксонского, так как жаль, что изречения такого умного князя могут уйти из жизни вместе с его телом(44). Он должен был претерпевать от своих двух соседей(45) и вообще повсеместно множество злых козней, и у него были такие поводы к войне, что другой, глупый князь, стремящийся к сражениям, десять раз начал бы войну; он же держал свой меч в ножнах, произносил всегда добрые слова и вел себя так, как будто бы он очень боялся, и делал вид, что отступает, и позволял другим бить копытами и кичиться, и, несмотря на это, занимал место впереди них. Когда же его спрашивали, почему он позволяет глумиться над собой, он отвечал: «Я не хочу быть зачинщиком, но если меня вынудят воевать, то ты увидишь, что последнее слово останется за мной». Так, позволяя показывать зубы многим псам, он все-таки не дал укусить себя. Он видел, что они были дураками, и умел правильно держать себя по отношению к ним. Если бы король Франции не затеял войну против императора Карла, он не был бы так позорно разбит и взят в плен(46); и совсем недавно, когда венецианцы и итальянцы поднялись против императора(47) (хотя он мой враг(48), но бесправие мне не по душе) и выступили, то дал Бог, что они в конечном счете первыми же должны были отступить, то есть была подтверждена истинность изречения: «Господь рассеет желающих браней».
Все это подтвердил Бог в Писаний превосходными примерами. Так повелел Он своему народу первому предложить мир царствам аморреев и хананеев и не хотел, чтобы Его народ начал сражаться, чтобы таким путем утвердить Его учение. Напротив, когда те же самые царства начали [войну] и вынудили народ Божий защищаться, то всем им суждено было превратиться в прах(49). О! Защищаться — это справедливое основание для сражения; потому-то все законы подтверждают, что необходимая оборона должна быть ненаказуема, и кто, исходя из необходимости защищаться, убьет кого-то, тот невиновен перед всяким. Наоборот, когда дети Израилевы, которым не надо было защищаться, захотели разгромить хананеев, то сами были разгромлены (Чис. 14). И когда Иосиф и Азария, потеряв честь, захотели сражаться, им нанесли поражение (Макк. 5). И Амасия, царь Иудейский, также без особых причин решил идти войною против царя Израильского; но как ему это удалось, читай в гл. 14, четвертой книги Царств. Далее, царь Ахав выступил против сириян в Рамофе, но потерпел поражение и с тем почил (3 Цар. 22). И ефремляне хотели уничтожить Иеффая, но потеряли 42000 человек(50). И в дальнейшем будешь ты находить подтверждение тому, что почти все из тех, которые начинали [войну ], терпели поражение. Так, славный царь Иосия был умерщвлен, потому что он начал сражаться против царя египетского(51). Ведь изречение — «Господь рассеет желающих браней» — должно оставаться истинным. По этому поводу у моих земляков, жителей Гарца, есть поговорка: «Правду говорят: кто бьет — получит сдачу». Почему же так? Потому что миром управляет Всемогущий Бог, не позволяющий бесправию оставаться не отмщенным. Он не прощает того, кто творит беззаконие, и никаких дел во благо ближнего не хватит для искупления тому, кому суждено получить свое наказание от Бога; это так же верно, как то, что Он есть. Я полагаю, что Мюнцер(52) со своими крестьянами также осознал это.
Суть сводится к тому, что воевать несправедливо; хотя может допускаться война равного против равного, то есть против имеющего такой же титул и веру. [Она оправдана], когда можно сказать: «Мой сосед заставляет и вынуждает меня воевать, но я предпочитаю действовать так, чтобы война могла называться не просто войной, а вынужденной защитой и необходимой обороной». Ведь войны надо различать следующим образом: некто нападает, руководствуясь прихотью и своеволием, прежде чем нападет другой; некто — втягивается по необходимости и принуждению, после того, как другой нападет на него. Первое можно назвать войной по прихоти, второе — войной по необходимости. Первое — от дьявола, чему Бог не посылает никакой удачи, второе — бедствие, обрушившееся на людей, в этом случае Бог помогает. Поэтому позвольте сказать вам, любезные господа: остерегайтесь войн, за исключением тех, в которых вы должны обороняться и защищаться и когда возложенная на вас должность принуждает вас воевать. А затем, если начнется [война], то вы сражайтесь, будьте мужчинами и проявите ваше мужество, ибо это не расценивается как преднамеренное сражение. И тогда дело примет серьезный оборот, и зубы у разгневанных, упрямых, своенравных бахвалов затупятся настолько, что они не смогут откусить даже свежего масла.
Основанием [для такой войны} является то, что каждый господин и князь обязан защищать своих подданных и обеспечивать им мир. Это его служба, для этого носит он меч (Рим. 13). Он также должен обращаться к своей совести, чтобы убедиться: такое дело справедливо перед Богом и дозволено им. Правда, я сейчас не учу, что должны делать христиане. Потому что нас, христиан, ваше правление не касается. Но мы служим вам и наставляем в том, что вам полагается делать перед Богом в вашем правлении. Христианин — личность для себя самого, он верует для себя самого и больше ни для кого. Но господин и князь — личность не для себя самого, а для других, которым он служит, то есть защищает и оберегает их. Было бы, конечно, неплохо, если бы он к тому же был и христианином и верил в Бога; тогда, наверняка, ожидала бы его райская [жизнь]. Правда, это не совсем по-княжески — быть христианином; поэтому немногим князьям суждено быть христианами; как говорится: князь — редкость на небе. Но если они и не христиане, им все-таки надлежит поступать справедливо и добропорядочно в соответствии с внешним порядком, установленным Богом; Он ожидает от них этого.
А если господин или князь отступает от такого служения и призвания и позволяет себе считать, что он — князь не ради своих подданных, а ради своих прекрасных рыжих волос (как будто бы Бог сделал его князем для того, чтобы он радовался своей власти, имуществу и почестям, творил самоуправство и беззаконие и полагался на это), то он — язычник, и к тому же еще — дурак. Ведь для такого ничего не стоит начать войну из-за пустого ореха, ибо он руководствуется лишь тем, что кто-то должен поплатиться за его своеволие. Но таким Бог не дает развернуться. Ведь у других также есть кулаки, и по ту сторону горы живут люди, и у других есть меч в ножнах. Разумный же князь не принимает в расчет [лишь] самого себя. Он доволен, если его подданные послушны. В то время как его враги и соседи подкапываются [под него], кичатся, произносят много злых слов, он думает: дураков во все времена и в алтаре бьют. Много слов попадает в один мешок. И молчание порой красноречивее многих слов. Поэтому не суетится он до тех пор, пока не увидит, что напали на его подданных, или пока не заметит, что обнажили меч и пустили его в дело; тогда защищается он, как только может, как нужно и как подобает. Вместе с тем боягуз, подыскивающий якобы предлог [для отпора], претерпевающий все оскорбления, очевидно, хочет поймать плащом ветер. То же, что он, благодаря трусости, извлечет для спокойствия или пользы, позволь в конечном счете поведать ему самому, тогда ты будешь иметь полное представление об этом.
.Это — первое в данной проблеме. И на второе очень важно обратить внимание. Если ты уверен в том, что твой противник равен тебе [по положению] и что начал не ты, а тебя вынуждают воевать, ты все же должен бояться Бога и обращать к Нему свой взор и не рассуждать следующим образом: «Да, меня вынудили, у меня есть хороший повод для войны». Если ты захочешь положиться на это и безрассудно начнешь войну, то такие действия также трудно одобрить. Да, действительно, у тебя есть справедливый, подходящий повод для того, чтобы воевать и защищаться. Но ведь Бог еще не послал тебе скрепленного печатью заверения в том, что ты одержишь победу. И именно такое препятствие должно заставить тебя задуматься, есть ли у тебя достаточно справедливый повод к войне, ибо Бог может терпимо относиться не к гордым и не к упрямым, а только к тем, кто держит себя перед Ним смиренно и со страхом. Он, пожалуй, поддержит и того, кто не боится людей и дьявола, кто смело и упорно, мужественно и твердо выступает против неправедных зачинщиков. Но это могло бы случиться, если бы мы поступали или пытались поступать так; у нас же такого не бывает. Напротив, готовящийся к войне хочет перестраховаться и убаюкивает себя такой жалобной песенкой: «Возлюбленный Господь, Бог мой, Ты видишь, что меня вынуждают воевать, хотя я не хочу делать этого. Но я полагаюсь не на законный повод {для вступления в войну], а на Твое милосердие и сострадание. Ведь я знаю, что если я вступлю в борьбу, возлагая надежды на законный повод для войны, Ты, пожалуй, обречешь меня на погибель и поступишь вполне справедливо, ибо я доверился бы не Твоему милосердию и доброте, а своему праву».
А сейчас послушай, что говорили в таком случае язычники — греки и римляне, — которые не знали о Боге и о страхе Божием. Они считали себя созданными для того, чтобы воевать и побеждать. Но разнообразные примеры частых поражений великих, вооруженных народов от малых и безоружных побудили их усвоить и признать, что при ведении войны нет ничего опаснее самоуверенности и самонадеянности и что никогда нельзя пренебрежительно относиться к любому противнику, даже если он представляется не заслуживающим внимания. Далее — что не следует недооценивать любой дозор, караул или стражу, какими бы смехотворными они ни казались. То есть: нужно взвешивать все вещи весами для золота. Глупцы, строптивые, неосторожные люди [у греков и римлян] не воевали, потому что они причиняли вред. Слова «non putassem» (я не предполагал) язычники считали самыми постыдными словами в устах воина. О некоем самонадеянном, упрямом, нерасторопном человеке рассказывают, что он в один миг, одним шагом, одним словом мог напортачить столько, сколько не могли поправить и десятеро, а после этого как ни в чем не бывало говорил: «Я, действительно, не предполагал этого». Царь Ганнибал нанес сокрушительное поражение римлянам, которые долгое время вели себя по отношению к нему самонадеянно и самоуверенно(53). И таких историй бесчисленное множество, и они происходят ежедневно.
Итак, язычники изучили и узнали это на опыте. Но первооснову и причину [успеха] они видели в Фортуне, перед которой испытывали трепет. На самом же деле первооснову и причину, как я говорил, следует искать в том, что Бог посредством всех этих историй хотел показать, что Ему угодны [воины], действующие со страхом [Божиим]. Он не может и не хочет сносить ни строптивости, ни пренебрежения, ни заносчивости, ни самоуверенности, чтобы мы осознали: все, чего мы хотим и что нам полагается, мы получаем из Его рук, лишь по Его воле и милосердию. Потому-то и трудно представить такое: воин, имеющий законный повод [для войны], должен быть в одно и то же время мужественным и смиренным. Но разве можно сражаться со смиренным сердцем? С другой стороны, если он неустрашим в сражении, ему все равно грозит большая опасность. Но ему подобает поступать так: перед Богом надо быть робким и смиренным, предоставив дело Ему, чтобы оно разрешалось не посредством нашего права, а посредством Его доброты и милости. И Бог вознаградит победой прежде всего тех, [кто сражается] со смиренным, богобоязненным сердцем. По отношению же к людям, в том случае, если они действуют несправедливо, нужно быть смелым, независимым и настойчивым и побеждать их при помощи упорства и твердости. И почему мы не можем поступать по отношению к нашему Богу так, как римляне, самые сильные воины на земле, поступали по отношению к своему кумиру — Фортуне, перед которой они испытывали трепет? А если они этого не делали, их подстерегала опасность или же им наносили жестокое поражение.
Итак, подведем итог этой части: войны против равных должны вызываться необходимостью и вестись со страхом Божьим. Необходимость же наступает тогда, когда враг или сосед нападает и начинает [военные действия], и не хочет уладить спор, обратившись к праву, переговорам, договору, не прилагает усилия к тому, чтобы сдержаться и сгладить всякого рода злословие и козни, а пытается во что бы то ни стало лезть на рожон. Но я постоянно делаю оговорку, что проповедую тем, которые стремятся быть праведными перед Богом. А если есть такие, которые не хотят ни обращаться к праву, ни придерживаться его, то до них мне нет дела. Суть страха Божьего в том, что надо не полагаться лишь на законные основания, а относиться добросовестно, прилежно и осторожно даже к самым маленьким делишкам, какие не стоят и выеденного яйца. Но всем этим Бог не связывает рук Своих, ибо Он может провозгласить войну против тех, которые не дали нам никаких поводов. Так, Он призвал детей Израилевых воевать против хананеев. В данном случае необходимость вступления в войну, вытекавшая из повеления Божьего, была бесспорной. Однако и такая война не должна вестись без страха и опаски. Ведь, как свидетельствует Бог (Иис. Н. 7), самонадеянно выступившие против жителей Гая дети Израилевы были разбиты. Такая же необходимость [вступления в войну] возникает и тогда, когда подданные сражаются по приказу властей; потому что Бог повелел быть послушным властям, а Его повеление необходимо выполнять. Но и в этом случае подобает действовать в страхе и смирении. Подробнее об этом мы поговорим позже.
Третья проблема: справедлива ли война вышестоящего против нижестоящего? Правда, мы уже говорили о том, что подданные должны подчиняться [властям] и даже сносить произвол своих тиранов; и где этого по-настоящему придерживаются, властям в их отношениях с подданными не остается ничего другого, как только проявлять заботу о праве, судопроизводстве и управлении. Но если подданные бунтуют и восстают, как это недавно сделали крестьяне, то тогда законно и справедливо идти на них войной. Точно так же должен поступить и князь по отношению к своим дворянам, император — по отношению к своим князьям, если они затевают беспорядки и начинают войну. И если эти [меры вышестоящих по отношению к подданным] предпринимаются со страхом Божьим, без нарушения закона, то этого Господь не осуждает; а за беззаконие власти будут наказаны своими подданными; как это часто случалось и о чем мы уже немало говорили. Ведь быть справедливым и поступать справедливо — [не одно и то же]. Не всегда одно вытекает из другого и сопутствует ему. Вернее, такого не бывает никогда, за исключением случаев, когда это дает Бог. Поэтому, хотя и вполне справедливо то, что подданным следует вести себя тихо, все претерпевать и не восставать, все-таки не в силах людских [добиться того], чтобы они именно так и поступали. Потому-то Господь строго-настрого заповедал подданному отвечать за самого себя, и забрал у него меч, и спрятал его в темницу. Если же подданные собираются в толпы и привлекают к себе других, и восстают, и отнимают меч, то они перед Богом заслуживают суда и смерти.
Наоборот, высшей персоне заповедано быть личностью для всех, а не только для себя самой; у нее должны быть подданные и ей надлежит применять меч. Но если князь обращается к императору, как к своему господину, то он в этот момент — не князь, а отдельная личность, которая повинуется императору, как и все другие, отвечающие за самих себя. Если же он обращается к своим подданным, как к своим подчиненным, то он соединяет в себе столько личностей, сколько начальствующих он подчинил себе и объединил вокруг себя. Также и император, когда он обращается к Богу, представляет собой не императора, а, как и все перед Богом, отдельную личность. Если же он обращается к своим подданным, то он объединяет в себе столько императоров, сколько [начальствующих] находится под его руководством. С такой же меркой нужно подходить и ко всем властям: когда они обращаются к своим начальникам, то не обладают никакой властью и исключаются из числа властвующих. Когда же они обращаются к своим подданным, то почитаются наравне со всеми властями. А в конечном счете все власти устремляются к Богу, и одному Ему они принадлежат. Потому что Он является императором, князем, графом, дворянином, судьей и всем. Он распределяет [эти титулы и должности], как захочет, среди подданных и, наоборот, по Своему усмотрению отбирает их. Итак, нельзя ни противопоставить обществу отдельную личность, ни общество предоставить самому себе, потому что оно из-за этого вознесется ввысь так, что, наверняка, щепки попадут ему в глаза. И это убеждает в том, что противящиеся власти — противятся Божию установлению, как учит святой Павел (Рим. 13). А в 1 Кор. 15 он говорит, что Бог упразднит всякую власть, когда будет царствовать Сам и все покорит Себе.
 

предыдущая | следующая